"Новая газета", № 8, 5 февраля 2001 г

Соло в кобелильной

Как это делается: программа «Тушите свет!»

Эта программа могла называться «От всей лапши». Или «В глаз народу». Или вообще «Десерт из говна». Мы ее знаем как «Тушите свет!», что, согласитесь, совсем неплохо. Хрюн Моржов — страшный хряк, Степан Капуста — вежливый заяц, посередине Лев Новоженов — резонер. Это не пародия на «Спокойной ночи, малыши!», это — пародия на нас с вами. На телевидение вообще.

Вот как это делается

Одиннадцать утра, «Останкино»

Темы для «Тушите свет!» разрабатывает всего лишь аналитический отдел НТВ — в перерыве между «Итогами» и «Сегодня в полночь». Вот вчера эта аналитическая служба предложила «тушителям» невообразимо, конечно, смешную тему — обсуждение Госсоветом проекта Земельного кодекса. По мне с таким же успехом можно шутить над планом эвакуации при пожаре.

Однако вот он, текст программы про обсуждение Земельного кодекса. Если б на повестке дня был план эвакуации при пожаре, то написали бы про план эвакуации. И мы, дорогие зрители-читатели, наверняка бы смеялись. Это технология — писать смешные сценарии про что угодно. За один вечер, пять раз в неделю.

На следующее утро представитель человечества в программе Лев Юрьич Новоженов, чья нежно-сиреневая рубашка прикрыта гримершиным фартуком, читает сценарий. Ему к этому времени уже напудрили нос, расчесали брови и теперь заливают лаком прическу. На телевидении не пудрят нос, не расчесывают брови и не поливают лаком прическу только Степану и Хрюну.

Прочитав текст (иногда кое-что в нем поправив), Лев Юрьич готов «писАться». Это простейшая часть съемки.

Снимают «Тушите свет!» в той же большой студии НТВ, что и «Глас народа», «Итоги» и «Антропологию» (в углу). Там на Новоженова смотрят четыре камеры, справа и слева — два пустых кресла. Во время записи Лев Юрьич не видит Хрюна и Степана. Он их вообще никогда не видел. Мерзкие животные этим пользуются и позже, при озвучке, Левушку шпыняют и обзывают. Но там он уже не сердится и не говорит гадостей в ответ. Когда Лев Юрьич в кадре, он никогда не сердится и не говорит гадостей.

Справа под камеру садится большой человек и начальник Ростик Кривицкий, слева — режиссер Сережа Грифф. Ростик будет говорить за Хрюна, Сережа — за Степана.

Ростик (очень быстро, по-хрюнски вертя головой из стороны в сторону): Вот накупят ракторов катерпиллер и пойдет эта вражеская техника по нашей родной русской земле и тогда вы запоете пооле нерусское пооле!

Тут Новоженов улыбается правому креслу. Так его улыбка синхронизируется с еще не записанной на пленку шуткой Хрюна. Ростик продолжает тарахтеть: Новоженов иностранная техника тебе не нравится а хлеб в Канаде закупать не позор?

Новоженов (повернув в сторону Ростика голову, медленно, с чувством): Иностранная техника тебе не нравится? А хлеб в Канаде закупать — не позор?!

И далее в том же нравоучительном тоне. В его тексте почти нет шуток. Шутник тот, кто заставил его петь соло в финальной частушке-колыбельной, она же колебальная, она же кобелильная.

— Заставлять Новоженова петь — издевательство...

— Издевательство — заставлять нас это слушать...

Программу записывают с одного дубля, за десять минут. И так уже отстают от графика почти на час.

— Мы сейчас поедем в «Пилот». Вы сходите попИсать пока.

— ?!

— Вдруг испугаетесь. Мы же очень быстро поедем. Опаздываем.

Залезая в машину, я вижу на заднем сиденье режиссерского «Москвича» мокрое пятно. Когда опаздывают — на студию или на эфир — они ездят на ста двадцати, обгоняя в переулках толстозадые «Ауди».

Ты тут глаза не пучь, пой!

Два часа дня, «Пилот-ТВ»

— Леша, ты сегодня Князь.

Леша Колган — это Хрюн, репортер Шариков, певец Поцл, министр Куролесин, историк Неотразинский и все остальные «гости нашей студии в гостинице «Россия». Сегодня, например, по земельному вопросу выскажется некий Князь. Степанов голос принадлежит Александру Ленькову. Леньков и Колган актеры. В жизни говорят совсем не свинско-кошачье-собачьими голосами, слава богу. Вокруг же люди.

— Как делаем князя? Баритон, акцент?

— С толстым таким «здлавствуйте, здгхаствуйте». Нет, это не Голицын. Это Голицман получается.

Голос свинтуса, все его «йи-гыгы-хыхы» и «чяво?» придуманы Колганом, а шумные вздохи и заиканье Степана — от Ленькова. («Чяво?» оказалось заразным. «Чяво? Подойди на сякундочку!» — сценаристы-режиссеры, кажется, уже не замечают у себя «свинского» выговора.) Зная, КАК говорит свинтус, они понимают, ЧТО он вообще может сказать по такому-сякому поводу.

— Слово «катерпиллер» Хрюн знать не может. Он его в газете прочитал и переврет.

Жалко вырезанной отсебятины. Ей смеется даже звукорежиссер Угрюмов. Правда, сценарным репликам он тоже смеется. Только у него, у звукорежиссера, есть время смотреть на монитор с Новоженовым.

Хрюн (читает по тексту): Тьфу, тьфу на тебя!

Новоженов в мониторе (хватается за голову, сбившись): Нет, давай еще раз!

Хрюн (подхватывает): Давай еще раз тьфу! Еще плюнуть, Лева? Что, облом?

За Левины накладки (редкие) звери над ним за глаза издеваются.

— Ну-ну, протри свой аппарат для пения (Новоженов лезет за платком)! Хрустни отложением солей (Новоженов потягивается)! Ты тут глаза не пучь, пой!

— Поооле! Нерусское поооле!

Снимаюсь в мультфильмах.

Четыре часа дня, «Пилот-ТВ»

Мозги Хрюна — это Ростик Кривицкий. Голос — Леша Колган. Плоть свиньи, туша — это Сергей Лобанков. Выглядит он презабавно: весь в датчиках, от каждого тянется провод, провода собираются в толстенный шнур — получается человек на поводке и весь в проводах. За этот комический эффект его здорово любят фотокорреспонденты. Перед собой Сергей видит отснятого Левушку в студии и себя — Хрюна, Степана, прочий зоопарк. Хорошо растопырив ноги-руки, Сергей топает по студийному линолеуму. В кадре той же дорогой топает «Хот-дог». Сергей истерически, чуть не до отрыва, вертит головой, в кадре Спепан переводит взгляд с Левушки на Хрюна. Координация у толстеньких животных нарушена: чтобы Хрюн что-нибудь написал на бумаге прямо перед собой, Сергей руку «с карандашом» уводит чуть ли не за левое плечо...

Шнур за Лобанкова отгораживает от фотокорреспондентов и заслуженной славы современного Юлия Цезаря. Боря Линников одновременно своим левым мизинцем хлопает Хрюньими глазами, правым указательным пальцем «выговаривает» буквы, прочими пальцами правой руки собирает выраженье, хм, лица, а в это время левой ногой скашивает глаза, правой — растягивает рот в улыбку... еще одной правой ногой делает улыбку больше-меньше. Губы, то есть правый указательный, Боря должен сложить единственно правильным образом в самый момент произнесения.

— Поооле! Нерусское пооле! — рот Хрюна растягивается дальше ушей, глаза в экстазе закачены. После работы у Бори болят мышцы правого указательного пальца...

«Когда озвучка правильная, я отстаю от звука на 14 кадров (чуть больше половины секунды), а если они тараторят и говорят быстрее, то могу еще на два кадра отстать!» Заменить человека, который чувствует отставание на два кадра, на восемь сотых секунды, некому. Профессия называется странно: актер анимационного кино.

— Кем работаете?

— Снимаюсь в мультфильмах...

Так записывают «Тушите свет!» — в несколько слоев. Сначала говорящий и двигающийся Хрюн вписывается в кресло справа от Новоженова. Потом поверх болтающей пары пишется еще один слой — Степана. Потом уже без участия Бори и Сергея компьютер записывает все десять минут передачи еще пять раз, меняя угол съемки: со спины Хрюна, со спины Степана, общий план, крупный план свинтуса, крупный — зайца. Потом монтаж.

Между прочим, уже десять вечера. Десятиминутную программу снимают в общей сложности уже одиннадцать часов. И кассету с полностью готовой программой везут назад в «Останкино».

Перед «Тушите свет!» всегда идет толстый слой рекламы. Хитрющий рекламодеталь знает, что перед короткой десятиминутной программой зритель не уйдет от рекламы на другой канал, чтобы не пропустить интермедию. И поэтому рекламный блок здесь почти бесконечный.

Потому что обычно кассета прилетает в «Останкино» в самые последние восемь сотых самой последней секунды. Как-то раз от Покровки до телецентра долетели за восемь минут. Мой главный редактор то же расстояние — от редакции до «Гласа народа» — одолевает обычно за сорок.

Наши в кадре

Полгода работы в телеящике сделали Хрюна и Степана прямо-таки уважаемыми людьми.

Я себя на этом поймала. Вот, говорю, у вас в кадре три человека, а за кадром сколько?

— Ну приехали, три у нас человека в кадре... А «хот-дог» - не считается?

Как на обычнейших людей, на Хрюна и Степана уже накатана жалоба в Генпрокуратуру. Это Анпилов оскорбился — Хрюн вроде как унижает его человеческое достоинство. На борзого репортера Шарикова, странное дело, еще не обиделся ни один из его прототипов...

Еще ими интересуется Гусинский. Посадили как-то Хрюна в тюрягу (это Леша Колган на гастроли уехал), так позвонил из Сото-Гранде:

— Ну как, брат Хрюн?

— Да все как-то так, брат Владимир Александрович...

По счастью, им еще не пишут писем телезрители: «О Степан, я ждала вас всю жизнь!» или «Готов бесплатно удалить бородавку г-ну Моржову».

Хрюн и Степан — продукт эволюции. «Степана надо развивать. Он у нас еще невнятный, как вся интеллигенция». Хрюну же не хватает только дробного матерка. Но матерка не будет — программу же смотрят дети.

И еще политики, сантехники и телекритики. Должен же и им кто-то желать спокойной ночи. Мы согласны на этого вопящего свинтуса.

Мария Железнова, с любовью

05.02.2001